— Завтра я сделаю официальное объявление о беременности благородной дамы Мэйгуй, — не поворачиваясь, сказал император. "Пока для двора. В конце лета разошлем гонцов в провинции. Я хочу, чтобы страна порадовалась".
Хушэнь низко поклонился. Разглядывая прямую, жесткую спину императора, чиновник подумал: "Правильно, пусть он ее держит вдалеке. С завтрашнего дня я за ее жизнь и ломаного гроша не дам. У нас сейчас нет императрицы. Госпожа Дун надеялась, что ее возведут в ранг, в прошлом году, но у нее родилась девочка.
— Если у этой — он посмотрел на красивый профиль Мэйгуй, — появится здоровый сын, то она непременно станет императрицей. Дун взбесится, конечно. Она чистая маньчжурка, но что, же делать, если у нее из всех детей выжила одна дочь. Да и ей тридцать лет уже. А этой семнадцать, никакого сравнения. Мэйгуй еще десятерых родит, успеет".
— Подготовь указ, — велел Хунли, все еще глядя в сад. "Я хочу, чтобы госпоже Мэйгуй было выделено имение, на случай моей смерти. Имение и денежное содержание".
Хушэнь посмотрел на длинные, сухие пальцы императора, что лежали на рукояти кинжала: "Ваше величество, даже в случае, если она не принесет ребенка?"
— Ты, кажется, оглох, — кисло ответил Хунли. Он усмехнулся, повернувшись к чиновнику. "Если у госпожи Мэйгуй не будет детей, моим наследником станет Юнъянь. Вряд ли он будет заботиться о бывшей наложнице своего отца. Все, принеси мне бумаги завтра с утра. Более пусть мне никто не мешает".
Хунли спустился по ступеням. Хэшень, собирая папки, вздохнул: "Кто же знал, что она так ему по душе придется? Хотя, конечно, ее отец только и делал, что высмеивал его величество. Понятно, почему император так хотел заполучить ее в гарем. Хоть после смерти, а унизить Ли Фэньюя. Посмотрим, может, она еще и выкинет".
Он подхватил бумаги под мышку и бросил взгляд в сад — Мэйгуй сидела, сложив руки на коленях. Девушка, опустив голову, внимательно слушала императора.
Хунли улыбнулся, глядя на то, как игрушечный дракон машет крыльями. "Я рад, что ты не скучала в мое отсутствие, — он погладил склоненную, белую шею Мэйгуй. "Врачи говорят, что все хорошо, но я велел перевезти тебя в более уединенное место".
— Обратно в Летний Дворец, мой господин? — тихо спросила Мэйгуй.
— Нет, — император подобрал палочку и бросил ее в конец, выложенной мраморной крошкой дорожки. Наньсин пошевелился. Укоризненно посмотрев на Хунли, песик, медленно, переваливаясь, пошел за палкой.
Император расхохотался: "Нет. У меня есть дворец на юге, в трех днях пути отсюда. Я сейчас приказал привести его в порядок. Поедешь туда, на следующей неделе. Там же и будешь рожать".
— На следующей неделе ты будешь уже мертв, — холодно подумала Мэйгуй, так и не поднимая головы. "Я буду скучать о вас, — она взяла в руки дракона. "Надеюсь, вы сможете меня навещать, хотя бы иногда".
— Разумеется, — Хунли поднялся. "Врачи против того, чтобы ты грустила, так что, — император полюбовался цветущими розами, — я буду приезжать к тебе. Возьми с собой евнухов, книги, твое эрху…,- он повел рукой. Наклонившись, взяв палочку, что Наньсин положил к его ногам, он добавил: "И его тоже, конечно. Завтра переночуешь со мной, в шатре".
— Врачи же говорят…, - девушка мгновенно, ярко покраснела.
— Я слышал, — ворчливо ответил Хунли, погладив седоватую бороду. "Сделаешь то, чему я тебя учил, это можно. Все, — он поднялся, — возвращайся к себе, уже роса выпала".
Он проводил глазами стройную спину в расшитом, узком халате: "До следующего лета придется потерпеть, обойтись теми, кто уже есть в гареме. Надо будет заранее найти несколько здоровых кормилиц. Мэйгуй пусть рожает дальше".
Девушка уходила, прижимая к груди дракона. Остановившись, поцеловав его поднятую, с рубиновыми глазами, голову, Мэйгуй сказала себе: "Ты ведь хотела — просто с ним переспать, а потом послать его на смерть. И святые отцы тоже — если все откроется, их казнят. Хунли не будет разбираться, кто виновен, а кто — нет. Но нельзя оставлять начатое, Братство мне этого не простит. Сестра, что меня причесывает — не колеблясь, отравит меня. И вообще, — она вдруг улыбнулась, — о чем это я? У нас дитя, все хорошо, а когда этот умрет — мы уедем в Кантон. Будет неразбериха, нас не поймают".
Мэйгуй подставила лицо лучам нежного, заходящего солнца. Она застыла, слушая пение птиц. Над распустившимися розами жужжали пчелы, едва заметные волны набегали на плоский берег озера. Девушка, посмотрев на темно-синюю гладь, вспомнила: "Остерегайтесь воды".
— Все это ерунда, — она оглянулась на закрытые окна дворца. Сбросив туфли, подняв полы халата, Мэйгуй зашла по щиколотку в воду. "Я никогда не видела моря, — поняла девушка. "Джованни рассказывал — оно огромное, без конца и края. Надо будет плыть на корабле, долго. Но ведь он будет со мной, а с ним я ничего не боюсь. Господи, скорей бы".
Уже у себя в покоях, вынимая шпильки из волос, она посмотрелась в ручное, оправленное в серебро зеркальце. "Еще и не заметно ничего, — хмыкнула Мэйгуй, разглядывая свой живот, и вспомнила: "Завтра переночуешь со мной, в шатре".
— Я даже записку не могу послать, — она все вертела в руках шпильку. "Это опасно, никого не выпускают за ворота. Нельзя откладывать, все готово. Ничего, — девушка, открыв тайник в шкатулке, ласково прикоснулась пальцем к золотой булавке. "Он меня зовет только к полуночи, а к тому времени все будет закончено".
Мэйгуй надела простой халат серого шелка. Распустив волосы по плечам, она взяла поднос с ужином. Отдельно, на фарфоровом блюдце, лежали пилюли из трав.
— Пошли, — свистнула она Наньсину. Устроившись на подушке, смотря на закатное солнце, что висело над стеной сада, девушка налила себе чая.
— В январе, — посчитала Мэйгуй на пальцах. "В январе мы уже будем далеко отсюда, милый". Она потрепала собаку по голове. Положив перед ним кусочки вареной курицы, Мэйгуй с аппетитом начала есть.
Джованни лежал на животе, подперев голову руками, разглядывая аккуратную пирамиду мешков с порохом. "Сначала уголь, — подумал он, — он будет медленно нагревать воду в трубах, только в этом месте. Солнце отлично светит. Тот медный резервуар, что я видел в служебном дворе — он и так теплый. Вода в бассейне будет постепенно все более горячей, но не так, чтобы вызвать подозрение. А потом в ход пойдет порох".
Китаец потрогал его за плечо. Рабочий указал на пропитанный горючим составом шнур, что уходил куда-то в недра подвала.
Он поднес свечу к веревке. Джованни сварливо заметил: "Разумеется, дурак будет тот, кто тут останется. Тут же все, — он показал руками, — может на воздух взлететь, надо поджигать издали".